Труды по истории Москвы - Страница 99

Даже в этом кратком сказании Ермолинской летописи подчеркивается, что народное волнение было направлено против бояр и митрополита, стремившихся покинуть город, вместо того чтобы его защищать. Люди позвонили во все колокола и сошлись «суймом», на сходку, на «сейм». Картина этой необычной сходки была по—своему величественной. Колокольный звон, вооруженный народ, ставший «суймом» на площади, напоминали новгородское и псковское вече. Это слово и употребляет другое сказание о Тохтамышевом разорении: «Сътвориша вече, позвониша во все колоколы и сташа суймом народи». Безличное выражение «народи» не может скрыть того факта, что во главе горожан стояли какие—то вожаки, которые выставили вооруженную стражу у городских ворот и руководили борьбой с татарами. Летописи молчат о том, что народом руководил кто—либо из московских бояр, остававшихся в городе.

Грозная опасность, нависшая над городом, разделила население Москвы на две группы. С одной стороны, это были «бояре и болшие люди», оставшиеся или задержанные в столице; по некоторым сказаниям, «добрии люди», как бы чующие свою грядущую гибель; с другой – «недобрии человецы», будто бы ходившие по дворам, выносившие из погребов «меды господьскые», напивавшиеся ими и дерзко заявлявшие о неприступности города. Мотив пьянства и дерзости недобрых людей был еще усилен в позднейших сказаниях, так что недобрые люди сделались как бы виновниками взятия города Тохтамышем. Хвастовство недобрых людей, их небрежение и пьянство – вот основные причины разорения Москвы, по этим сказаниям. Однако причины, приведшие к разорению города, были совсем иными. Именно горожанам, а не боярам и гостям принадлежит инициатива обороны города от татар. «Недобрии человеци» здраво оценивали положение, когда надеялись на каменные стены Кремля как на защиту от татар. Из града бойцы, а вне града они (татары) опасаются прихода соединившихся вместе наших князей, – говорили горожане. Когда татары приступили к городским стенам, горожане стреляли в них со стен, бросали камни, стреляли из пушек. Бой продолжался 3 дня, и нет никаких намеков на успех татар.

Татары ворвались в Кремль только обманом: «Бысть облесть князю Остею и всем гражаном сущим в осаде той». Что это была за «облесть», мы видели выше, остается только непонятным, кто убедил Остея отворить ворота города; ведь сказания молчат о недостатках провианта и воды у осажденных. Но сдача Москвы татарам станет понятной, если мы вспомним о черных людях, захвативших власть в Москве. Боязнь народного движения толкала бояр, архимандритов и больших людей, сидевших в осаде, на соглашение с Тохтамышем. Предатели дорого заплатили за предательство и были наказаны вероломством за вероломство.

ТОХТАМЫШЕВО РАЗОРЕНИЕ В БЫЛИНАХ

Разорение Москвы татарами в 1382 году интересовало русских писателей XV–XVI столетий. Слишком уж силен был контраст между громкой победой на Куликовом поле и последующим через 2 года Тохтамышевым разорением. Народное смятение, внезапное появление литовского князя Остея, предательство суздальских князей, погром и пожар Москвы, убийство и пленение множества москвичей, – все это поражало воображение, все это как бы само просилось на страницы летописей и сказаний.

Народная память, по—видимому, также сохранила воспоминание о страшном московском взятии 1382 года – речь идет о былине, рассказывающей о Батыге и Василии Пьянице.

Былина эта в четырех вариантах начинается запевом о красной девице, которая оплакивала грядущую гибель града Киева, гуляя по его стенам. «А плакала стена мать городовая, по той ли по вере христианской, будет над Киев град погибелье». Различные варианты былины в итоге сводятся к следующему. У Батыги громадная рать, с которой он подступил к Киеву, а у князя Владимира богатырей не случилось, все они разъехались, остался только добрый молодец Василий Игнатьевич, пьяница, живший в кабаке. Василий выезжает против татар и убивает тремя стрелами сына, зятя и дьяка Батыги. Трижды он выпрашивает у Батыги силы по 40 тысяч и трижды ее уничтожает. Батыга после этого уходит от Киева, закаиваясь более к нему подступать.

У Кирши Данилова татарский царь назван Калином, зять его Сартаком. Василий пускает с наугольной башни стрелу и попадает Сартаку в правый глаз. Один из вариантов былины был записан в Нижегородской губернии. Василий в этом варианте запирает двери в кабак, снимает светлое платье с бояр, бьет бояр, гонит их к княжескому двору, где Владимир издевается над ними.

В. Ф. Миллер возводит былину о Василии Пьянице к древнему времени, указывая, впрочем, на ее позднейшую обработку скоморохами, от которых былина перешла к каликам. Представления В. Ф. Миллера о происхождении былин с именем Василия Пьяницы в основном были приняты и М. Н. Сперанским, который признает тип богатыря—пьяницы «изделием» скоморошьей среды. Этот скомороший характер подчеркивается и новейшими исследователями былины, как и классовая тенденция сказителей, выраженная в упреках городской бедноты к князю: «Ты не с нами думу думаешь, с боярами». Среда, в которой было распространено имя Василия Пьяницы, определена точно и верно: это скоморохи и калики. Но происхождение самого сюжета о богатыре—пьянице остается неясным.

Между тем былина о Василии Пьянице имеет явную аналогию с некоторыми событиями 1382 года. Василий, по былине, – человек незнатный. В былине о Калине—царе, помещенной у Кирши Данилова, Василий Пьяница появляется как—то внезапно. Единственное его участие в былинных событиях – это убиение цар ского зятя Сартака. «В те поры Василий пьяница взбегает на башню на стрельную, берет он свой лук, тугой лук разрывчатый, из него он убивает Сартака». «Угодила ему стрела в правый глаз, и тут Калину—царю за беду стало». Подобный же эпизод рассказан в сказаниях о Тохтамышевом разорении. Один же некто москвитин суконник, Адам именем, который был над воротами Фроло—Лаврскими, и тот приметил одного татарина, знатного и славного, сына некоего князя ординского, и натянув самострел и выпустил внезапно стрелу в него и ранил его в сердце его гневливое и быстро смерть ему причинил, и была великая «язва» татарам и самому ца—рю. Сартак – распространенное татарское имя. Убитый татарин мог, конечно, называться и другим именем, но мог и в действительности быть Сартаком.